Хаос - название говорит само за себя. Такой реальности, какую представляет Амбер, здесь нет. Любое место здесь есть часть какого-то Отражения: комната находится в одном Отражении, дверь ведет в другое, а коридор лежит - в третьем.

Мерлин: "Я стоял на краю света и смотрел в бездонную пропасть, полную звезд. Гора, на которой я оказался, кажется, не принадлежала к поверхности ни единой планеты. Однако, слева располагался мост, ведущий в темноту к загораживающему звезды силуэту - наверное, к еще одной плавающей в космосе горе. Я подошел к мосту и ступил на него. Проблемы, связанные с атмосферой, гравитацией и температурой ничего не значили здесь, где я мог на ходу выдумать новую реальность. Я направился по мосту и на какой-то миг угол стал таким как надо, поэтому я уловил силуэт другого моста на противоположной стороне темной массы, ведущего куда-то дальше в темноту. Я остановился посередине, откуда мог обозревать мост по всей длине в любом направлении. Место это казалось безопасным и подходящим. "

Дворы Хаоса чаще всего воспринимаются как противопостовление Амберу. Думаю, это не совсем верно: Дворы следует понимать не как антипод, а как другой полюс.

Что же касается устроя жизни, то Дворы отличаются от Амбера тем, что там практикуется система Домов: в каждом Доме есть номинальный глава (и разумеется, неноминальный). Один из Домов является Верховным, например, Дом Савалла, и глава этого Дома является Королем Хаоса.
Так же как и в Амбере, здесь не объходится без заговоров, интриг и даже убийств с целью получения власти.
На вопрос "Как проходят дела во Владениях?" хаоситы приучены отвечать: "Хаотично".
Противопоставлением Лабиринта Амбера во Дворах является Логрус - постоянно меняющий свою форму, очертания. В отличии от Лабиринта, пройти Логрус может любой (разумеется, если "любой" выдержит). Еще одно отличие от Лабиринта: Логрус надо проходить поперек - начиная от любой внешней точки и заканчивая противоположной точкой узора. Прошедший Логрус становится Мастером Теней - после определенной подготовки.

Столица Дворов - Тхельбан/Руинааде (оч.странные различия в переводах) - огромной стеклянной игле Хаоса далеко позади Плаза-на-Краю-Мира.

Мерлин: "Мы медленно проделали наш путь через Плаза к массивной свае из черного камня на самом краю Преисподней, к вратам-арке из застывшего пламени и такой же лестнице, ведущей вниз: каждая ступенька и подступень - из запертого временем огня. Грубый амфитеатр под нами был также украшен огнем - сам-себя-освещающий, обращенный к черной глыбе в исходе всего, и не было стены за ним, лишь открытая пустота Преисподней и та сингулярность, откуда исходит все."

Для королевской семьи Амбера Дворы Хаоса давний враг. Их существование рассматривается как результат упадка величия Амбера, и все жители Амбера знают, что должны всегда быть на страже против вторжения Хаоса. Хотя для среднего жителя Амбера Дворы - не более чем таинственная легенда, а королевскому дому было как-то недосуг пытаться понять идею Хаоса.

Хотя для Мерлина, сына Корвина, Дворы Хаоса - родной дом. По крайней мере, один из домов. Мерлин был рожден в Хаосе, он сын Дары из Хаоса и Корвина из Амбера, и пока он не услышал рассказ Корвина, то был согласен остаться в Хаосе навеки. Но он вдруг понял, что можно еще столько увидеть, и пошел по юношеской тропе своего отца, отправившись на отражение Земля. Он мало говорит о Дворах. Что мы узнали от него, так это то, что Дворы существуют реально, что Хаос - не просто абстракция. Конечно, частично мы знали об этом из пересказа Корвином битвы против Хаоса (называемой Битвой Падения Лабиринта). Но, по словам Корвина, Дворы странны; для Мерлина они гораздо менее зловещи.

Если Амбер поддерживает свое существование силами Лабиринта, то Дворы Хаоса существуют посредством Логруса.

Корвин: "Мои чувства были напряжены более, чем до предела. Скала, на которой я стоял... Если я пытался остановить свой взгляд на ней, она принимала вид мостовой в жаркий полдень. Она, казалось, смещалась и колебалась, хотя мое подножье оставалось неподвижным. Она пребывала в нерешительности, какую часть спектра назвать своей. Она пульсировала и переливалась, как шкура игуаны. Глядя вверх, я созерцал такое небо, какого никогда прежде не видывал. В данный момент оно было расколото посередине. Половина его была по-ночному черна, и на ней плясали звезды. Когда я говорю "плясали", я не имею в виду мерцали, они скакали, меняли величину, носились, кружились, вспыхивали до яркости сверхновой, а затем меркли до ничего. Страшновато было созерцать это зрелище, и мой желудок сжался, когда я испытал глубокую акрофобию - страх высоты. И все же перемещение взгляда мало улучшало ситуацию: другая половина неба была подобно постоянно встряхиваемой бутылке с разноцветным песком. Поворачивались и извивались пояса оранжевого, желтого, красного, синего, коричневого и пурпурного цветов, появлялись и исчезали клочья зеленого, лилового, серого и мертвенно-белого цвета, превращавшиеся иногда в ничто и превращающиеся в пояса, заменяя или присоединяясь к другим извивающимся формам. А эти тоже мерцали и колебались, создавая невозможные ощущения дальности и близости. Временами, некоторые или все казались буквально в небесной вышине, а затем они снова появлялись, наполняя воздух передо мной, газовые прозрачные дымки тумана, полупрозрачные полосы или твердые цветные щупальца. Лишь позже я понял, что линия, отделявшая черное от цветного, медленно наступала справа от меня, отступая в то же время слева. Все выглядело так, словно вся небесная мандала вращалась вокруг точки прямо над моей головой. Что же касается источника света более яркой половины, то его просто нельзя было определить.
Стоя там, я посмотрел вниз, на то, что сперва показалось долиной, запомненной бессчетными взрывами цвета. Но когда наступавшая тень, соперничая с этим зрелищем, звезды плясали и горели в ее глубине так же, как сверху, производя тогда впечатление бездонной пропасти. Вид был такой, словно наступил конец света, конец Вселенной, конец всего. Но далеко-далеко, оттуда где я стоял, что-то парило на горе сверхчерного цвета - сама чернота, но обрамляемая и смягчаемая едва воспринимаемая вспышками света. Я не мог угадать его размеров, потому что расстояние, глубина и перспектива тут отсутствовали. Единственное здание? Группа? Город или просто место? Контуры варьировались каждый раз, когда попадали на мою сетчатку. Теперь между нами плыли тонкие и туманные занавеси, извивающиеся, словно длинные пряди газа, поддерживаемые нагретым воздухом. Мандала прекратила свое вращение, когда она полностью завершила поворот вокруг оси. Цвета теперь находились позади меня и не воспринимались, если я не поворачивал голову - действие, совершать которое я не имел ни малейшего желания. Было приятно стоять там, глядя на бесформенность, из которой, в конечном счете, появилось все. Это было даже до Лабиринта. Я ощущал это смутно, но наверняка, в самом центре моего сознания."